— И когда это ты заделался семейным психологом? — прищурился Сокол.

Кощей улыбнулся:

— Жизнь долгая, чему только не научишься.

Финист подавил вздох. По его мнению после сегодняшней ночи Кощей был последним, кому стоило рассуждать о правильном поведении в браке. Да и его с Василисой пятнадцать лет против их с Настасьей шестидесяти явно проигрывали. Но, как показывала практика, иногда вопрос был вовсе не в сроках.

Кощей встал из-за стола.

— Спасибо за мед. Выше всяких похвал.

— А ты? Как собираешься все налаживать? — спросил Сокол, испытывающе глядя на него.

— А у меня и так все хорошо, — ответил Кощей и вышел за дверь.

Финист усмехнулся, покачал головой и снова потянулся к стакану. Он переоценил Кощея: до того, чтобы учиться на всех своих ошибках, ему явно было далеко.

***

Домой Сокол завалился ближе к полуночи. Едва не сшиб вешалку в прихожей, зашикал сам на себя: так можно и дочь разбудить. Настя вышла из спальни: растрепанная, завернутая в халат поверх сорочки, с красными глазами и бледным лицом.

— Я думала, ты не вернешься, — ровно сказала она.

— Правда решила, что так легко от меня избавишься?! — усмехнулся Сокол,

— Были основания, — пожала плечами Настя, потом прищурилась, присмотрелась внимательнее. — Ты что, пьян?

— Вдрызг, — подтвердил Сокол, решив не отрицать очевидное. Тем более, этот вопрос сегодня явно выбился в лидеры, Настя была третьей, кто задал его ему. И раз уж он начал говорить правду, то решил идти до конца. — И если ты мне сейчас не поможешь, то я упаду прямо тут.

— Всемогущие боги, — Настя потерла пальцами переносицу, то ли понарошку, то ли взаправду решая, бросить его отсыпаться здесь или все же помочь дойти до кровати. Многолетняя преданность победила, она подошла ближе. — Обопрись на меня, разувайся. Да тише ты! Разбудишь Ярославу, поколочу.

Сокол с трудом избавился от обуви, попутно и не удержался, прижал ее к себе, уткнулся носом в макушку, шумно сделал вдох. Настя пахла чем-то звонким, почти девчачьим, озорным и неуловимым, что заставляло его улыбаться даже спустя шестьдесят лет брака. А еще Настя пахла домом, в котором его ждали.

— Вот и Баюн тоже самое сказал, — прошептал Сокол. — Нашел меня… По запаху, наверное… Приказал идти домой, а то, говорит, тебя жена побьет и права будет, а ты ценный сотрудник, тебе завтра на работу… Только он не знает ничего, ты у меня такая хорошая, ты меня бить не будешь… Полбутылки меда утащил, сказал, в целях спасения персонала от пьянства… Ага, знаю я его цели… Свинья он после этого, а не кошак…

— Финист, ты меня раздавишь, — просипела Настя и наконец вырвалась из его медвежьей хватки.

С ее помощью он все-таки добрался до спальни, рухнул на кровать, с блаженством ощущая под собой недвижимое постоянство твердой поверхности. Не то чтобы он был так сильно пьян, соображал вроде бы хорошо, даже слишком для того, кто хотел забыться, но ноги почему-то служить отказывались.

Настя помогла ему стянуть футболку и джинсы, хотела уйти, но он поймал ее за руку, притянул, едва ли не опрокидывая на себя. Она покорно села рядом, погладила его по волосам.

— Останься, — невнятно пробормотал он заплетающимся языком, ее растрепанный вид вызывал у него щемящее чувство нежности. — А Кощей говорит, ты меня любишь… — добавил он зачем-то.

— Что? — у Настасьи смешно округлились глаза. — Ты пил с Кощеем?!

— Ага, знаешь, он вообще нормальный мужик, хотя рожу я бы ему все-таки набил… Но Баюн сказал, успею еще…

И увидел, как у Насти несколько раз дернулось веко. Финист погладил ее по щеке, стянул с собранных в гульку волос резинку и пропустил через пальцы несколько черных прядей.

— Насть, не уходи от меня, а, — грустно попросил он. — Мы обязательно что-нибудь придумаем и справимся. Помнишь, Борислав в четыре года решил, что козел та же лошадь, спрыгнул на него с забора, а тот и понес… Сейчас смешно вспоминать, а тогда так страшно было. Вот и сейчас так страшно, Настен, а потом смеяться будем, какие мы дураки были…

— Ты и есть дурак, я никуда не собиралась, — прошептала Настя. — И я не говорила, что не люблю тебя. Я очень тебя люблю. Но еще раз напьешься, будешь ночевать на коврике под дверью.

— Не злись, — вздохнул Финист. — Я пил, потому что мне уже давно по-настоящему страшно не было, забыл, каково это, не стерпел.

Он подтянулся поближе, устраиваясь головой у нее на коленях, уткнулся носом ей в живот. Настя по привычке запустила пальцы в его волосы, массируя. Сокол заурчал.

— На-асть, а помнишь, какой я пир устроил, когда Борислав родился… Неделю гуляли.

— Помню, — буркнула Настасья, но он услышал в ее голосе улыбку. — Вы ему спать не давали, я вас всех тогда люто ненавидела.

— И когда Светозар родился пировали… И Тихомир. А рождение Ярославы как следует не отметили… Не дело это… Надо собрать всех… Дочка же… Любимая… Единственная… Потом придет какой-нибудь… Задурит… Права заявит… Все поотстреляю…

— Ну да, будто ты в свое время не так же поступил, — пробормотала Настя, но Финист уже спал.

Она аккуратно высвободилась из его ослабевшего захвата, переложила его голову со своих колен, встала, поцеловала в макушку и хотела уйти, но не смогла. Легла сзади, обняла со спины. Пахло медом (она все делала вид, что не в курсе, что бренчит в сумке Сокола после встреч со старшим сыном) и родным мужчиной.

Весь день она провела, рисуя в воображении сцены одна хуже другой, и пытаясь успокоить дочь, которая, прекрасно ощущая состояние матери, выдавала истерику за истерикой, прервавшись только на недолгий дневной сон, время которого Настя провела лежа с ней рядом, уставившись в точку в потолке. Кинжал на стене сверкал отполированными боками, и к концу дня Настасья поймала себя на желании выдернуть его из рамы и разломать. Ушел, значит ушел. Сбрасывает, и пусть. У нее вообще-то тоже гордость есть. А вечером, когда Яра наконец уснула, она не выдержала. Разрыдалась. Решила, коли придет — дверь ему не откроет. Кто ж знал, что убегая, он успел прихватить с собой ключ.

Ну и ладно, будто в первый раз ругаются. И хуже бывало. Зато ночи в обнимку с мужем она все-таки дождалась. Живым, целым и невредимым мужем, пусть и пьяным впервые за долгие годы. Нужно наслаждаться, а там видно будет. Утро вечера мудренее. Что-нибудь да придумают. Всегда придумывали.

_________________________________________________

* -«…Поехал Любомир Ведаславич на торжище. Дела свои сделал, старшим дочерям подарки выбрал, а младшей ничего не нашёл: нету того Соколиного пёрышка на торжище.

Едет отец в скуф лесной и видит он: идёт по дороге, опираясь на посох дубовый, старый волхв, старше его, вовсе ветхий.

— Здравствуй, дедушка!

— Здравствуй, милый. О чем у тебя тоска-кручина?

— А как ей не быть, дедушка! Наказывала мне дочь привезти ей одно пёрышко Ясна Сокола из чертога Финиста. Искал я ей то пёрышко, а его нету. А дочь-то она у меня меньшая, самая любимая, пуще всех мне её жалко.

Старый волхв задумался, а потом и говорит:

— Ин так и быть!

Развязал он заплечный мешок и вынул из него коробочку.

— Спрячь, — говорит, — коробочку, в ней пёрышко от Ясна Сокола из чертога Финиста. Да упомни ещё слова мои: есть у меня один сын; тебе дочь жалко, а мне сына. Ан не хочет мой сын сейчас жениться, а уж время ему пришло. Не хочет — неволить нельзя. И сказывает он мне: кто-де попросит у тебя это пёрышко, ты отдай, говорит, — это невеста моя, Сварогом данная, просит.

Сказал свои слова старый волхв — и вдруг нету его, исчез он неизвестно куда: был он или не был!..»

«Сказ о Ясном Соколе из чертогов Финиста»

** -Велесова ночь– славянский праздник, который встречаем холодной ночьюс 31 октября на 1 ноября. Легенды рассказывают, что в последнюю ночь октябряБог Велесотпирает дверь между мирами. Находится она посерёдке межНавью и Правью – в мире Яви. На пороге этой двери встречаются братья-близнецыБелобогиЧернобог. ОсеньюБелобогпередаётЧернобогуКоло года в знак того, что тьма победила свет и будет властвовать в Яви полгода. После, уже весной, дверь отворится вновь и Кого года вернётся под управлениеБелобога.