— Глупости какие, — покачала головой Настя. — Просто бывают ситуации, когда мы точно знаем, что именно каждый скажет и к какому итогу придем. Так что нет смысла все это проговаривать на сотый раз.

— И все равно, — не сдавалась Василиса. — Я смотрю на вас и снова начинаю верить в настоящую любовь.

Настя недовольно поморщилась, помяла в пальцах сигарету.

— И ты туда же… Борислав тоже все твердит, что женится, когда встретит такую же великую любовь, как у нас. Раньше мы думали, он просто отшучивается, однако в последнее время нам начинает казаться, что он серьезен. Но тогда получается, что мой сын совсем дурак. Не бывает никакой великой любви, бывает только то, что сам построил, день за днем, год за годом.

— Но разве вы… — Василиса нахмурилась, пытаясь подобрать слова.

— Не любим друг друга? — хмуро подсказала Настя.— Слово такое, не нравится оно мне… Скажем так, мне проще ногу себе отрубить, чем остаться без Финиста, а может и все две. И я рада, что умру первая, даже представлять не хочу, какого бы это было — жить, зная, что его нет. С другой стороны, как подумаю, что это придется пережить ему… И я знаю, что он все чаще думает об этом, и не представляю, как его утешить. Пыталась взять с него слово, что он женится еще раз, думала, убьет… Но это все сейчас. А первые десять лет какой-то кошмар был…

Она стряхнула пепел в унитаз, помолчала, потом заговорила: уверенно, быстро и резко.

— Мы поженились, мне семнадцать было, ему двадцать два. Он все время говорил о детях, а я никак забеременеть не могла. Корила себя за это жутко, была уверена, что в чем-то провинилась, раз боги нам ребенка не дают. Через два года Финист предложил мне встать в круг, считал, это может помочь. И я согласилась. Только вот не помогло. Я еще полгода зачать не могла.

— А что помогло?

Настя улыбнулась:

— А Финист смирился и сказал мне однажды: не будет, значит, не будет, найдем, как прожить жизнь. Потом, правда, летал где-то два дня. Но меня как отпустило. Так легко стало. Ну, а в следующем месяце я уже беременной оказалось… В общем, мы на радостях за пять лет троих и родили. Я тогда думала, что дети — это все, что нам нужно для счастья, и что счастье Финиста — это и мое счастье. Только вот я же младшая была, и раньше сестер вышла замуж, и ничего о детях не знала. И беременности все как одна были сложные: тошнило бесконечно и слабость страшная. С трудом ноги переставляла.

Настя глубоко затянулась и выдохнула в форточку очередную струйку дыма.

— У нас из всех детей один Светозар и был спокойным. Но Борислав был первым, на него сил еще хватило, а вот с Тихомиром было невыносимо тяжело. Плакал целыми днями и совсем не спал, только на руках. По ночам вставала к нему столько, что можно было и не ложиться. А в добавок к этому бесконечная череда: уборка, готовка, огород, скотина… И дети-дети-дети. Финист если не работал, то целыми днями в небе пропадал, а по ночам делился со мной своими мечтами о четвертом, пятом, шестом… Он много детей хотел, и о девочке все мечтал. И никакого просвета не предвиделось. Я так устала… Я начала думать, что все это огромная ошибка, но меня утешало, что с любым было бы так же, как с ним, а скорее всего даже хуже.

Настя застыла на мгновение, зацепилась взглядом за что-то в парке, и продолжила уже спокойнее и тише:

— А потом однажды пошла на реку стирать, а вода так спокойно текла, и никого на берегу больше не было. И пришло решение: утопиться, и все закончится. Финист меня к обеду хватился. Прибежал, а я уже по шею в воде стою. Слишком долго решалась, и до сих пор не знаю, решилась бы или нет на последний шаг, потому что на самом деле я не хотела умирать, я хотела жить, а топиться пошла от невозможности получить желаемое. Но это я потом уже поняла. В общем, он меня вытащил, а у меня в переднике камни лежали. Никогда не забуду, каким стало его лицо, когда он их увидел… Мы с ним, наверное, ни разу до этого так долго и откровенно не говорили. И знаешь, что он мне сказал? Что не нужна ему хорошая жена. И дети такой ценой не нужны. Что ему нужна я и при том счастливая. Представляешь, да? Я десять лет потратила на то, чтобы проложить себе путь в реку, просто потому, что мне показалось, что он чего-то там от меня ждет. С тех пор и настаиваю на том, что надо говорить… Только вот не знаю, услышал бы он меня, если бы не увидел тогда в реке. Я ведь не то чтобы совсем не просила о помощи до этого… В общем мы решили, что детей больше не будет. У нас две помощницы появилось — одна по хозяйству, другая за мальчишками приглядывала. А Финист меня стал на свидания в лес водить. И я попросила его чему-нибудь меня научить. Вот он меня и учил всему понемногу: из лука стрелять, обороняться, ножи метать. С ножами хорошо пошло, кто б знал тогда, что пригодится.

Настя помолчала, потом усмехнулась.

— Смотри, как умею, — улыбнулась она, и после очередной затяжки выдохнула дым аккуратными кольцами. — Это меня в Мурманске научили. Там холод собачий, на экскурсии я не захотела, вот и развлекались, как могли… Знаешь, тридцать лет прошло, а мне все равно кажется, что я могла бы наступить себе на горло и дать Финисту больше. Он отказался ради меня от мечты о большой семье, о дочери, попал к Баюну. А что я сделала ради него? Терплю его дурацкий характер? Ну так разве это считается? Я сама не сахар… А с другой стороны, он со своими воробьями как с сыновьями носится. Так что в какой-то степени можно считать, что он получил, что хотел.

Она снова поднесла сигарету к губам, но потом передумала, выкинула бычок в туалет и нажала на кнопку слива.

— В общем, я что хочу сказать: это мы сейчас с ним олицетворение взаимопонимания и поддержки. Так мы и прошли с ним через огонь и воду. А в первые годы… Помню, как ненавидела его, когда детей по ночам укачивала, а он спал. Или когда чуть что — ссора какая или недопонимание, — а он сразу в небо, и разбирайся тут на земле сама как знаешь. Это он сейчас готов обсуждать и искать компромисс, а тогда жутко злился, если мы не сходились во мнениях. А еще мне все хотелось, чтобы он почувствовал, какого это, когда ты не волен распоряжаться сам собой, когда кто-то за тебя решает, когда ты будешь есть, когда спать, когда сможешь дойти до туалета… Когда дети выросли, я забыла уже про все это, а потом заболела, чуть не умерла, и ему пришлось дать клятву Баюну… Вот и прочувствовал… Только кому от этого стало легче?

— Клятву? — переспросила Василиса.

Настя кивнула.

— Финист попытался вылечить меня сам и не смог. Не знаю почему. Наверное, для подобной магии нужно больше, чем просто желание, какая-то особая связь, которой тогда между нами еще не было. Хотя в круге, когда мы давали клятвы, он сказал кое-что, что могло бы ему помочь … Но он нашел Баюна, а тот потребовал от него за мое лечение бессрочную службу и полное подчинение. Финист согласился. Вот и хлебнул зависимости… И это еще повезло, что все так обернулось, мало ли чего Баюн мог потребовать. А я все думаю, может, это из-за тех моих мыслей все так обернулось, я так горячо этого желала. Наверное, это я виновата… И еще тошнее от того, что мне-то в этом мире хорошо.

Она потерла ладони. Вздохнула. Наверное, нужно было что-то сказать, только вот непонятно было — что. Василиса не ожидала такой откровенности со стороны подруги. И не ожидала услышать всего этого, и теперь не знала, как правильно себя вести. И потом, она уже давно была уверена, что залог хороших отношений — отсутствие порока в них. Что если уж пошла трещина, этого не исправить. Но выходило, что все не так. Ей нужно было время, чтобы осмыслить это.

— Так что наша великая любовь не сразу случилась, — подытожила Настя. — И я вообще не думаю, что такое может возникнуть сразу. Этому надо учиться. Или, может быть, это нам с Финистом так не повезло, что пришлось сначала пуд соли на двоих прожевать. Но я не жалею. Оно того стоило. Я раньше сердилась на него: он бывает невнимателен ко мне, холоден, если устает. Но подумала как-то: это ведь самое сложное — заботиться друг о друге в мелочах, каждый день, не ожидая ничего взамен. У меня так не получается. Так имею ли я право требовать от него того же? Ему и так пришлось столько сломать в себе, чтобы дать мне полную свободу: тридевятый, он ведь не об этом… Ладно, хватит с тебя моих откровений, — Настя светло ей улыбнулась, глаза у нее уже совсем высохли, и не скажешь, что плакала. — Спасибо, что выслушала, мне иногда надо выговориться, устроить себе исповедь и пофилософствовать на публику. Знаешь, этакая пятиминутка эмоционального эксгибиционизма. И смотри, я тебе доверяю, никому, ладно?